Несерьезные размышления о серьезности любви к настольному теннису

Господа, с гордостью признаюсь вам, что глуп. Я глуп той глупостью, что заставляет мужика в глухой сибирской деревне, выйдя вечером на крыльцо, обозреть пламенеющий закат и молвить: - Господи, красота-то какая неописуемая, едрен-батон!

Антиподом этого мужика и, смею надеяться, меня, являются очень многие умные люди. Такие, как было описано у Чехова. Барин восхитился видом моря, открывшимся с горы, а его возница-татарин отреагировал на это так, как и положено умному и бывалому человеку: - И, барина! Как все это нам надоел!

Я не только горжусь этой глупостью, называемой иначе свежестью восприятия, я ее тщательно культивирую. Именно поисками свежести восприятия порождены все мои измышления на теннисную тему, которые не связаны непосредственно с техникой топспина. При моем низком классе игры мне крайне странно было бы рассуждать о последней. Настольный теннис – это бриллиант, но он, как всякий бриллиант, нуждается в оправе. Я – один из скромных незаметных кузнецов этой оправы.

Поэтому я не устаю обдумывать загадочную притягательность настольного тенниса, а моя природная глупость не дает этому процессу завершиться.

Если бы я был маньяком от научной деятельности, я бы развил тезис ДжимаТ о притягательности ритма настольного тенниса. К примеру, утверждая, что ритм наката справа-направо соответствует собственной частоте клеток желез, вырабатывающих эндорфины. Таким образом, теннисный резонанс, встряхивая нужные клетки, вытряхивает из них больше эндорфинов, или серотонина. Признаюсь честно, я, в силу природной глупости, ни за что не отличу эндорфины от серотонина, а последний – от стрихнина. Ну, разве что, сумею отличить стрихнин по последствиям его поступления в отдельно взятый организм.

Если бы я был стойким последователем Фрейда, я бы представил такие свойства игры в настольный теннис, как цикличность и повторяемость, как некий новый метод мягкой стимуляции эрогенных зон. Такой стимуляции, которая ведет все выше и выше, по склону, не имеющему вершины. Но – это банально. Наше общество, воспользовавшись ложно понятой свободой, исследовало все существующие методы стимуляции до такой степени, что они превратились в главный фактор стремительного распространения импотенции. Причем, не только в физическом, но и в интеллектуальном смысле.

Если бы я был не продвинутым идиотом, а непродвинутым, то я бы считал свой идиотизм единственно верным. И потому абсолютизировал бы такой аспект настольного тенниса, как возможность мгновенного исправления допущенной ошибки. Да, я проиграл очко, но вот сейчас я соберусь, и в следующем я его порву. А, проиграв следующее, я снова надеялся бы на благоприятный сценарий последующего розыгрыша. Но я – продвинутый идиот, и потому я просто с изумлением взираю на неугасимый энтузиазм игроков в настольный теннис. А также, пытаюсь отыскать причину оного.

Если бы я был последователем академика Павлова, я с изумлением отметил бы абсолютное отсутствие у любителей настольного тенниса условных рефлексов. Что бы сделала собака Павлова, проиграй она семь очков подряд? Она бы, поскучнев, отошла от корму… от стола, хотел сказать я. Она бы потеряла интерес. Но настольные теннисисты ведут себя совершенно иначе, подтверждая великий тезис товарища Сталина об обострении классовой борьбы по мере укрепления социализьма. Оно и верно, раз тезис существует, должен же кто-то когда-то его подтвердить.

Если бы я имел в виду политическую карьеру, которая испокон веков весьма хорошо принимает людей моего склада мышления, я бы отметил сходство настольного тенниса с процедурой построения предвыборных обещаний. Все, что требуется для завоевания доверия электората – грамотно выстроенная программа. Поменять к 2014 году инвентарь с off- на off+, увеличить толщину накладок до максимальной, и к 2018 году довести количество топсов в серии до 52.

Но что толку говорить в сослагательном наклонении. Я просто тихо радуюсь, находя новые краски в этой лучшей игре, в самый маленький на свете мяч. А также радуюсь возможности разделить эту любовь с вами.